Осторожный стук в дверь отрывает от неясных сумрачных мыслей. Взгляд на часы - ого! Сколько ж я просидела над раскрытой книгой, обманывая саму себя, изображая, что читаю? Поднимаюсь с кресла, закутываюсь, прячусь поглубже в гигантский платок-шаль, открываю.
- Оля... Извините... Могу я Вас спросить? Точнее...попросить... - сосед из комнаты напротив, близоруко щурясь и страшно смущаясь, пытается что-то сказать.
- Иван Ефимович, что-то случилось? С детьми всё в порядке? С Женей?Укол? Сейчас сделаю.
- Нет...то есть да... Да всё в порядке с детьми, они уже поужинали, Женя их спать укладывает.
- Оля, Вы хотите есть? - вдруг выпаливает он. - Я хотел бы пригласить Вас на ужин - слегка улыбается.
- Я принес рыбу и пожарил, очень вкусно, правда!! Хотите попробовать?
- Рыбу? - как-то неуверенно удивляюсь я, но под ложечкой вдруг начинает отчаянно свербить.
- Вы три дня уже не заходите на кухню. Так нельзя. Дело в том злосчастном письме? - быстрый взгляд на меня и тут же вниз. - Нет-нет, это не мое дело, но так точно нельзя... Пойдемте, пойдемте же, пожалуйста. Там хватит на всех, и нам, и детям на завтрак.
Идём на первый этаж. А там... Запах жареной рыбы. И лука!!! Пахнет несколько необычно, но совершенно обалденно, пробую, действительно, очень-очень вкусно. Потом спускается Женя, приходит со второй смены раскрасневшаяся от мороза Ленка, быстро делает гренки из ржаного хлеба, а я тащу оставшиеся полбанки мёда. И мы наслаждаемся тихой беседой и этим сверхскромным ужином.
И как-то абсолютно спокойно, без псевдоинтеллигентских истерик, воспринимаем то, что Иван Ефимович, выброшенный своей отделившейся вдруг и ставшей самостоятельной страной, в одночасье превратившийся из университетского профессора и кандидата наук в беженца и не нашедший работы и жилья нигде, кроме как в российской глубинке, притащил эту селёдку (несколько рыбин) с работы, со свинофермы, где он устроился кормачом в "детском" отделении.
(Да-да, кто забыл или не знал: для свинячьих младенцев рыба в рацион входила обязательно, даже в те, 90-е, а для его детей, человеческих, её не было ни в магазинах, ни на рынках на его зарплату).

Человеческая память устроена очень интересно. Нет, я сейчас не про электрохимическое взаимодействие миллиардов нейронов, соединенных постоянно образующимся и исчезающим колоссальным числом синапсов. Исчезающим, чем становимся старше, тем стремительнее...
Каждое эмоционально важное событие может стереть предыдущую память. Навсегда ли? И почему-то порой важное и нужное не запоминается, а всякую чухню колом не вышибешь.

Никогда, ни раньше, ни потом не довелось мне есть жареную селёдку. И вкуса не помню.
Но попавшееся на глаза словосочетание вдруг так живо напомнило тот вечер и мудрые уставшие глаза умного, много повидавшего человека, не умеющего и так не научившегося проходить мимо беды, даже у малознакомой девчонки.

• 
• 
•